Илья Сельвинский
О, этот мир, где лучшие предметы Осуждены на худшую судьбу...
Пролетели золотые годы, Серебрятся новые года... "Фауста" закончив, едет Гете Сквозь леса неведомо куда.
По дороге завернул в корчму, Хорошо в углу на табуретке... Только вдруг пригрезилась ему В кельнерше голубоглазой - Гретхен.
И застрял он, как медведь в берлоге, Никуда он больше не пойдет! Гете ей читает монологи, Гете мадригалы ей поет.
Вот уж этот неказистый дом Песней на вселенную помножен! Но великий позабыл о том, Что не он ведь чертом омоложен;
А Марго об этом не забыла, Хоть и знает пиво лишь да квас: "Раз уж я капрала полюбила, Не размениваться же на вас".
Мы начинаем с тобой стареть, Спутница дорогая моя... В зеркало вглядываешься острей, Боль от самой себя затая:
Ты еще ходишь-плывешь по земле В облаке женственного тепла. Но уж в улыбке, что света милей, Лишняя черточка залегла.
Но ведь и эти морщинки твои Очень тебе, дорогая, к лицу. Нет, не расплющить нашей любви Даже и времени колесу!
Меж задушевных имен и лиц Ты как червонец в куче пезет, Как среди меха цветных лисиц Свежий, как снег, белый песец.
Если захочешь меня проклясть, Буду униженней всех людей, Если ослепнет влюбленный глаз, Воспоминаньями буду глядеть.
Сколько отмучено мук с тобой, Сколько иссмеяно смеха вдвоем! Как мы, невзысканные судьбой, К радужным далям друг друга зовем.
Радуйся ж каждому новому дню! Пусть оплетает лукавая сеть - В берлоге души тебя сохраню, Мой драгоценный, мой Белый Песец!
Весною телеграфные столбы Припоминают, что они - деревья. Весною даже общества столпы Низринулись бы в скифские кочевья.
Скворечница пока еще пуста, Но воробьишки спорят о продаже, Дома чего-то ждут, как поезда, А женщины похожи на пейзажи.
И ветерок, томительно знобя, Несет тебе надежды ниоткуда. Весенним днем от самого себя Ты, сам не зная, ожидаешь чуда.
Пускай не все решены задачи И далеко не закончен бой - Бывает такое чувство удачи, Звериности сил, упоенья собой, Такая стихия сродни загулу, В каждой кровинке такой магнит, Что прикажи вот этому стулу: "Взлететь!" - и он удивленно взлетит.
Шахматные кони карусели Пятнами сверкают предо мной. Странно это круглое веселье В суетной окружности земной.
Ухмыляясь, благостно-хмельные, Носятся (попробуй пресеки!) Красные, зеленые, стальные, Фиолетовые рысаки.
На "кобылке" цвета канарейки, Словно бы на сказочном коне, Девочка на все свои копейки Кружится в блаженном полусне...
Девочка из дальней деревеньки! Что тебе пустой этот забег? Ты бы, милая, на эти деньги Шоколад купила бы себе.
Впрочем, что мы знаем о богатстве? Дятел не советчик соловью. Я ведь сам на солнечном Пегасе Прокружил всю молодость свою;
Я ведь сам, хмелея от удачи, Проносясь по жизни, как во сне, Шахматные разрешал задачи На своем премудром скакуне.
Эх ты, кляча легендарной масти, На тебя все силы изведя, Человечье упустил я счастье: Не забил ни одного гвоздя.
Трижды женщина его бросала, Трижды возвращалась. На четвертый Он сказал ей грубо: "Нету сала, Кошка съела. Убирайся к черту!"
Женщина ушла. Совсем. Исчезла. Поглотила женщину дорога. Одинокий - он уселся в кресло. Но остался призрак у порога:
Будто слеплена из пятен крови, Милым, незабвенным силуэтом Женщина стоит у изголовья... Человек помчался за советом!
Вот он предо мной. Слуга покорный - Что могу сказать ему на это? Женщина ушла дорогой черной, Стала тесной женщине планета.
Поддаваясь горькому порыву, Вижу: с белым шарфиком на шее Женщина проносится к обрыву... Надо удержать ее! Скорее!
Надо тут же дать мужчине крылья! И сказал я с видом безучастным: "Что важнее: быть счастливым или Просто-напросто не быть несчастным?"
он
Не улавливаю вашей нити... Быть счастливым - это ведь и значит Не бывать несчастным. Но поймите: Женщина вернется и заплачет!
я
Но она вернется? Будет с вами? Ну, а слезы не всегда ненастье: Слезы милой осушать губами - Это самое большое счастье.
Молодость проходит, говорят. Нет, неправда — красота проходит: Вянут веки, губы не горят, Поясницу ломит к непогоде, Но душа... Душа всегда юна, Духом вечно человек у старта. Поглядите на любого старца: Ноздри жадны, как у бегуна. Прочитайте ну хотя бы письма, Если он, ракалия, влюблен: Это литургия, это песня, Это Аполлон! Он пленит любую недотрогу, Но не выйдет на свиданье к ней: Может, старичишка тянет ногу, Хоть, бывало, объезжал коней? Может, в битве захмелев как брага, Выходил с бутылкою на танк, А теперь, страдая от люмбаго, Ковыляет как орангутанг? Но душа прекрасна по природе, Даже пред годами не склонясь... Молодость, к несчастью, не проходит: В том-то и трагедия для нас.
Не знаю, как кому, а мне Для счастья нужно очень мало: Чтоб ты приснилась мне во сне И рук своих не отнимала, Чтоб кучевые две гряды, Рыча, валились в поединок Или петлял среди травинок Стакан серебряной воды.
Не знаю, как кому, а мне Для счастья нужно очень много: Чтобы у честности в стране Была широкая дорога, Чтоб вечной ценностью людской Слыла душа, а не анкета, И чтоб народ любил поэта Не под критической клюкой.
Поэт, изучай свое ремесло... Поэзия Поэт, изучай свое ремесло, Иначе словам неудобно до хруста, Иначе само вдохновенье - на слом! Без техники нет искусства.
Случайности не пускай на порог, В честности каждого слова уверься! Единственный возможный в поэзии порок - Это порок сердца.
Кто не знает музыки степей? Это ветер позвонит бурьяном, Это заскрежещет скарабей, Перепел пройдется с барабаном, Это змейка вьется и скользит, Шебаршит полевка-экономка, Где-то суслик суслику свистит, Где-то лебедь умирает громко.
Что же вдруг над степью понеслось? Будто бы шуршанье, но резины, Будто скрежет, но цепных колес, Свист, но бригадирский, не крысиный - Страшное, негаданное тут: На глубинку чудища идут.
Всё живое замерло в степи. Утка, сядь! Лисица, не ступи! Но махины с яркими глазами Выстроились и погасли сами. И тогда-то с воем зимних вьюг Что-то затрещало, зашипело, Шум заметно вырастает в звук: Репродуктор объявил Шопена.
Кто дыханием нежнейшей бури Мир степной мгновенно покорил? Словно плеском лебединых крыл, Руки плещут по клавиатуре! Нет, не лебедь - этого плесканья Не добьется и листва платанья, Даже ветру не произвести Этой дрожи, сладостной до боли, Этого безмолвия почти,- Тишины из трепета бемолей.
Я стою среди глухих долин, Маленький - и всё же исполин.
Были шумы. Те же год от года. В этот мир вонзился шум иной: Не громами сбитая природа - Человеком созданная. Мной.
Каждый день как с бою добыт. Кто из нас не рыдал в ладони? И кого не гонял следопыт В тюрьме ли, в быту, фельетоне? Но ни хищность, ни зависть, ни месть Не сумели мне петлю сплесть, Оттого что на свете есть Женщина. У мужчины рука - рычаг, Жернова, а не зубы в мужчинах, Коромысло в его плечах, Чудо-мысли в его морщинах. А у женщины плечи - женщина, А у женщины локоть - женщина, А у женщины речи - женщина, А у женщины хохот - женщина... И, томясь о венерах Буше, О пленительных ведьмах Ропса, То по звездам гадал я в душе, То под дверью бесенком скребся. На метле или в пене морей, Всех чудес на свете милей Ты - убежище муки моей, Женщина!
Можно делать дело с подлецом: Никогда подлец не обморочит, Если только знать, чего он хочет, И всегда стоять к нему лицом.
Можно делать дело с дураком: Он встречается в различных видах, Но поставь его средь башковитых - Дурачок не прыгнет кувырком.
Если даже мальчиком безусым Это правило соблюдено, Ни о чем не беспокойся. Но - Ни-ког-да не связывайся с трусом.
Трус бывает тонок и умен, Совестлив и щепетильно честен, Но едва блеснет опасность - он И подлец и дурачина вместе.
Вот она, моя тихая пристань, Берег письменного стола...
Шел я в жизни, бывало, на приступ, Прогорал на этом дотла. Сколько падал я, подымался, Сколько ребер отбито в боях!
До звериного воя влюблялся, Ненавидел до боли в зубах. В обличении лживых «истин» Сколько глупостей делал подчас — И без сердца на тихую пристань Возвращался, тоске подчинись.
Тихо-тихо идут часы, За секундой секунду чеканя. Четвертушки бумаги чисты. Перья дремлют в стакане. Как спокойно. Как хорошо. Взял перо я для тихого слова... Но как будто я поднял ружье: Снова пламя! Видения снова!
И опять штормовые дела — В тихой комнате буря да клики..
Берег письменного стола. Океан за ним — тихий. Великий.
Никогда не перестану удивляться Девушкам и цветам! Эта утренняя прохладца По белым и розовым кустам... Эти слезы листвы упоенной, Где сквозится лазурная муть, Лепестки, что раскрыты удивленно, Испуганно даже чуть-чуть... Эта снящаяся их нежность, От которой, как шмель, закружись! И неясная боль надежды На какую-то возвышенную жизнь...
В роще убили белку, Была эта белка - мать. Остались бельчата мелкие, Что могут они понимать? Сели в кружок и заплакали. Но старшая, векша лесная, Сказала мудро, как мать: "Знаете что? Я знаю: Давайте будем линять! Мама всегда так делала".
Как впаянный в льдину мамонт, Дрейфую, серебряно-бурый. Стихи мои точно пергамент Забытой, но мощной культуры.
Вокруг, не зная печали, Пеструшки резвятся наспех. А я покидаю причалы, Вмурованный в синий айсберг;
А я за Полярный пояс Плыву, влекомый теченьем: Меня приветствует Полюс, К своим причисляя теням.
Но нет! Дотянусь до мыса, К былому меня не причалишь: Пульсирует, стонет, дымится Силы дремучая залежь...
Я слышу голос Коммуны Сердцем своим горючим. Дни мои - только кануны. Время мое - в грядущем!
В темном поле ходят маяки Золотые, яркие такие, В ходе соблюдая мастерски Планировок линии тугие.
Те вон исчезают, но опять Возникают и роятся вроде, А ближайшие на развороте Дико скосоглазятся - и вспять!
И плывут, взмывая над бугром, Тропкою, намеченною строго; И несется тихомирный гром, Мощное потрескиванье, стрекот.
Словно тут средь беркутов и лис - Всех созвездий трепетней и чище - Этой ночью бурно завелись Непомерной силы светлячища...
На сухмень, на допотопный век, Высветляя линии тугие, Налетела добрая стихия, И стихия эта - Человек.
Позови меня, позови меня, Позови меня, позови меня!
Если вспрыгнет на плечи беда, Не какая-нибудь, а вот именно Вековая беда-борода, Позови меня, позови меня, Не стыдись ни себя, ни меня - Просто горе на радость выменяй, Растопи свой страх у огня!
Позови меня, позови меня, Позови меня, позови меня, А не смеешь шепнуть письму, Назови меня хоть по имени - Я дыханьем тебя обойму!
Позови меня, позови меня, Поз-зови меня...